За сто с лишним лет развития в кино возникло так много жанров, что изобрести новый чрезвычайно трудно. Однако Джорджу РОМЕРО это удалось – он является основоположником «зомби-хоррора». Именно этот высоченный, стройный, седой и жизнерадостный американец придумал ужастики, в которых мертвецы оживают, и вот уже сорок лет делает об этом фильмы.
На днях он приехал в Россию, чтобы представить свою новую картину «Дневники мертвецов», якобы снятую последними живыми людьми. Ромеро, который утверждает, что уже два года как умер, потом ожил, загримировался и успешно выдает себя за живого, рассказал «Новым Известиям», чем его самого можно напугать.
– Джордж, кино у вас мрачное, а вы человек веселый. Как вам работалось над «Дневниками»? Веселее, чем над «Землей мертвецов», которую вы сняли до своей смерти?
– О, намного! Я отлично провел время. Снимать «Землю» было труднее. Но не потому, что живым труднее, чем мертвым, а потому, что это был проект с большим бюджетом. А когда бюджет большой, кто-то все время дышит тебе в затылок: за деньги надо расплачиваться. А «Дневники» – малобюджетное кино. Я поначалу хотел снять его тысяч за двести. По нашим масштабам – почти ноль, и продюсеры предоставили мне полную свободу. Такая у меня была только на съемках первого в моей жизни фильма.
– Снимая ручной видеокамерой, вы стремились не только сэкономить деньги, но также имитировать документальность. Вам кажется, что это продуктивный метод?
– Не думаю. Субъективная камера может быть хороша как прием, но снимать ею все фильмы ни к чему.
– В «Дневниках» противопоставляются разные источники информации о нашествии мертвецов. Телевидение врет, правительство уходит от ответов на вопросы. Неужели вас, мастера «зомби-хоррора», пугает телезомбирование и интернет-зомбирование?
– Меня беспокоит искажение информации. Блогеры, в частности, занимают очень одностороннюю и очень агрессивную позицию, вербуют сторонников и промывают им мозги. Конечно, если знать особенности данного источника, можно делать соответствующие поправки или пользоваться сразу несколькими. Но беда в том, что большинству удобнее получать сведения из одного места и не морочить себе голову проверками. А погоня за сенсациями? Люди носятся с мобильниками, надеясь заснять что-то ужасное для продажи, потому что ужасы имеют спрос. То же делают герои фильма. Это моя реакция на реальность, в которой мы существуем.
– Вы стремитесь напугать зрителя или озадачить?
– Скорее, озадачить. Я не смотрю на свои фильмы, как на обычные страшилки. Во-первых, потому, что вырос на «Байках из склепа», в которых немало юмора. Во-вторых, вы же понимаете, что мои мертвецы – просто метафора бедствий, которые нам угрожают.
– Как все-таки правильно называть этих персонажей – «живые мертвецы» или «зомби»?
– Можете называть так и сяк. Исторически вышло так, что, когда я начинал, слово «зомби» ассоциировалось у меня с этими карибскими парнями и культом вуду. И я называл своих ребят «живыми мертвецами». Но журналисты, которые писали о фильме, стали употреблять слово «зомби». Тогда я тоже стал называть их зомби и даже придал им карибский оттенок… Знаете, эта проблема возникает на съемках каждого фильма – люди ведь должны как-то называть тех, кто восстает из мертвых. В «Земле мертвецов» их зовут «вонючками», в «Дневниках» – никак не зовут, потому что еще не успели придумать, как их звать.
– Это правда, что в «Дневниках» теледикторы говорят голосами Стивена Кинга и Квентина Тарантино?
– Чистая правда. Мне хотелось развлечься, и я предложил им озвучить дикторов. Стиву это ничего не стоило, он говорит, как пишет. Квентину пришлось потрудиться, но он справился.
– Кинг ваш друг, но вы, по-моему, очень разные.
– Да. В отличие от меня, он не интересуется ни политикой, ни социальными проблемами и не трогает их в своих произведениях.
– В жизни вам встречалось нечто сверхъестественное?
– Нет. В моем творчестве виноваты книги, которые я читал в детстве.
– С фонарем и под одеялом?
– Вы тоже так делали?
– Как все любители чтения, у которых в детстве не было отдельной комнаты. А к психоаналитику вы не обращались в связи со своим интересом ко всяким ужасам?
– Нет. А что, следовало бы? Может, вы хотите, чтобы он избавил меня от этого интереса?! На что же я тогда буду жить?! (Хохочет).
– Что, кроме книг, вас пугало в детстве?
– Монашки в школе, где я учился. Они били нас за непослушание.
– До какого возраста преподаватели так обращались с детьми?
– Вплоть до старших классов. У одного преподавателя был резиновый меч, и, если вы провинились, он колотил им со страшной силой.
– Наказания были узаконены?
– Не думаю. Но так было заведено, и жаловаться было некому. Родители спросили бы, за что тебя наказали, и пришлось бы разбираться с ними.
– Когда этой системе пришел конец?
– Слишком поздно (смеется). Когда я уже закончил школу.
– Что вы думаете насчет христианского воскрешения мертвых и насчет клонирования когда-то живших людей, чья ДНК сохранилась?
– В христианское воскрешение я не верю, как и в индивидуальную загробную жизнь. А про клонирование скажу, что с помощью науки нельзя воскресить дух. Клоны, которых воспитают в Зимбабве и в Бруклине, будут разными людьми, хотя внешне похожими. Я надеюсь на другой вариант жизни после смерти. Я допускаю существование единого духа, который влился в нас при рождении и после нашей смерти возвращается в себя. Туда, где все наши мысли, переживания и образы сливаются в единое целое. Все мы работаем на единый План…
– Как вы имитировали мертвецов на съемочной площадке?
– Сначала покупали грим, клей, коллоид, глину, что-то с ними делали, добиваясь нужного эффекта. Сейчас используем современные технологии и очень сложные материалы. Они позволяют актеру полностью перевоплотиться – так, что грим не мешает мимике.
– А компьютерные эффекты?
– Когда я снимал первый фильм, их еще не было. А на этом у нас было так мало денег, что мы были вынуждены прибегать к компьютеру, чтобы сократить число съемочных дней. Мне-то больше нравятся натуральные эффекты. Но при натурных съемках возможны сбои, а вы представляете, каково переснимать сцену, в которой в человека попадает разрывная пуля – надо отмывать и переодевать актера. Так что последствия выстрела лучше подрисовать на компьютере. Только тогда можно быть уверенным, что закончишь картину вовремя. Я уж не говорю о том, что актеры просто не позволят вам втыкать в себя острые предметы и разрубать себя на части (кровожадно смеется).
– Кто придумал эти ломаные и замедленные движения мертвецов?
– Никто. Лично я ничего не придумывал и ничего не показывал. Я просто просил исполнителей изобразить ходячие трупы так, как они сами себе это представляют. Если мне не нравились чьи-то движения, я его поправлял. И как-то само собой получилось то, что вы видите на экране. Чем дальше, тем проще было добиться от актеров нужного результата, потому что они уже видели предыдущие фильмы и представляли себе, что от них требуется. Словом, если все-таки настанет день воскресения мертвых, то, надеюсь, они будут двигаться так, как видели и запомнили в моих фильмах.
– Смерть и секс идут рука об руку. Почему же ваши мертвецы не совокупляются ни между собой, ни с людьми?
– Послушайте, вы всегда задаете режиссерам вопросы, которые им даже в голову не приходили?!
– Нет, потому что некоторые вопросы и мне в голову не приходят. Так что же вы мне ответите?
– Знаете, в одном из моих фильмов спрашивают, почему зомби не бегают. Ответ такой: если они попытаются бежать, у них отвалятся ноги. А если они попробуют заняться сексом, у них отвалится другая штука (хохочет). Но что вы имели в виду, когда сказали, что секс и смерть идут рядом?
– Считается, есть всего два инстинкта – инстинкт жизни и инстинкт смерти. Либидо и мортидо. Один без другого не существует. Да вы только что сами говорили, что людей тянет к местам катастроф. Зрелище смерти притягательно и в своей основе сексуально.
– А, вот вы о чем. Но монашки мне говорили, что после смерти у меня будут большие проблемы. Так что лично меня смерть не притягивает!
– В ваших фильмах есть определенное противоречие между условностью и реальностью. Ходячего мертвеца можно убить, размозжив или прострелив ему голову. Странно, что люди, имея такое количество автоматического оружия, не могут с ними разделаться. Почему бы вам не придумать что-нибудь более убедительное?
– Я не стремлюсь к реализму, у меня другие задачи. Но думаю, что с восставшими мертвецами было бы не так просто справиться. Они ведь размножаются укусами, превращая людей в зомби. Боюсь, что наши современные системы не могут остановить большую трагедию. Вспомните катастрофу в Новом Орлеане. К тому же люди просто теряются, когда случается что-то неожиданное, и упускают момент, когда все еще можно исправить…
– На пресс-конференции вам предложили снять восстание мертвых в России. Думаю, что получилось бы убедительнее, потому что здесь, в отличие от Америки, у граждан почти нет оружия.
– Я подумаю над вашим предложением!
– А скажите, Джордж, что будут делать ваши мертвецы, когда умертвят последнего человека?
– Виктор, вы хотите загнать меня в тупик?
– Да, но боюсь, что мне это не удастся.
– Ну… (на секунду задумывается). Им придется есть консервы! Или оставить некоторое количество живых на развод. Или вот что: ни мертвые, ни живые не смогут выиграть эту войну. И будут вынуждены жить вместе…
|
